Юлия Кулинченко - От топота копыт [СИ]
Плюнув, власти вернули ежегодный денежный сбор, без которого не давали новую грамотку.
И если без браслета, защищающего от сглаза и распознающего нечистую магию, работать еще можно было, то без грамотки никак. Заказчики предпочитали с таким не связываться. Изредка только были случаи, когда из жадности кто-нибудь и безграмотных мужиков в охрану брал, те цен на найм не задирали, но тут как повезет. Все байку знают, как купец разбойников в обоз нанял. Те его и проводили до ближайшей чащи поглуше, а оттуда купчина сам обратно в город шел, в сапогах на босу ногу и трусах яркой нитью шитых. Сунулся было в гильдию, а ему от ворот поворот. Раз грамоток не было, то и спросить не с кого, пенять только на себя остается.
Вот, правда, женщины у кентавров в найм в редких случаях только ходят, но тут вопрос полов мельника видно не интересовал.
-Ну дыть, может за знакомство? – мужик довольно потряс дорожной сумой.
Мы с Граем, переглянувшись, решили, что можно. От самогона, правда, отказались, но мельника это не расстроило. Приложившись к фляге, мужик расстелил чистую тряпицу и на свет появился большой кусок сала, каравай и десяток печеных картофелин. На еду я набросилась со всей возможной кровожадностью. Еще бы! Почти два дня не поймешь на чем. Ног таскать не будешь. А у меня их, между прочим, еще и четыре. Мельник не возражал, а только придвинув картошку ко мне поближе восхищенно присвистнул: «Во ест! Во ест! Силищи, небось, в девке немеряно!»
Спать никто так и не отважился, тем более что забытый в пылу знакомства волчень с новой силой затянул переливы.
Грай выспрашивал, мельник увиливал от ответов, я, полулежа, клевала носом и периодически вставляла пару слов, что в целом создавало видимость оживленной беседы. В щели в крыше начали пробираться первые лучики света. В деревне по третьему разу заорали петухи. Вой набирал все новые обороты, перебивая просыпающихся птиц.
– Грай! – я встрепенулась и нечаянно задела травника копытом.
Парень взвыл и, схватился за ушибленную ногу
– Ой, извини пожалуйста, тебе очень больно? – сочувственно подалась вперед.
– Нет, свий, приятно! Чего тебе!?
– Я спросить хотела.
– Ну?
– А разве волчень не ночной хищник?
– Ну, и?
– Так утро давно, чего он воет-то?
Для более подробного объяснения не замедлил явиться и сам зверь. Вой раздался под самой дверью, мельник рванулся к противоположной стене сарая, я с визгом дернулась в сторону, только Грай выхватил из сумки какой-то пузырек и, замахнувшись, встал на изготовку напротив двери.
Заливистый вой сменился не менее заливистым визгом и тут же грубой мужской бранью:
-Вот ведь не пес, а свиево отродье! Всю ночь полдеревни не спало, и тут не уймешься! Сведу в лес, ветра в свидетели, сведу и волкам на поживу оставлю!»
Дверь резко распахнулась, заставив меня зажмуриться от яркого света.
– А вы кто такие?
Объяснив пришедшему на уборку сарая селянину, что мы не лиходеи какие, а в деревню не попали лишь из-за позднего времени, наша компания, жмурясь и позевывая, выбралась на свежий воздух. Мельник с удовольствием потягивался, я разминала затекшие ноги, Грай смущенно прятал глаза. Еще бы! Просидеть всю ночь в сарае, перепутав глупую деревенскую шавку с волчнем, надо было еще постараться . И если с нас с мужиком спрос был маленький, мы про того волчня только страшные байки слышали, то парню за свою ошибку было очень стыдно. Любой, кто обучение у травников прошел, не только растения, но и зверей лесных должен по голосам и виду знать.
Дарий предложил встретиться через час в корчме, мол, к свояку наведается, а потом дело к нам есть, и быстро утопал в деревню. Мы не торопясь двинулись следом.
Селение встретило нас песьим брехом и бабскими завываниями.
– Ой уби-и-или!!! Ой обездолили, обескровили по миру пусти-и-или!!! Да где ж это видано, люди добрые-е-е!!! Единственный поилец-кормилец мо-о-ой!!! – У калитки крайнего дома, обнявшись с мятой тряпкой, стенала дородная баба. Ей охотно подвывал дворовый пес. Вокруг собрались сочувствующие. Мужики смущенно переминались с ноги на ногу, бабы пытались успокоить плачущую.
– Грай, – я толкнула травника, – что интересно случилось-то? Может, помочь чем?
Парень недовольно на меня покосился
– Ты-то куда лезешь, помогальщица? Без тебя, что ли не разберутся?
Я пожала плечами. Никогда, наверное, не привыкну к человеческому равнодушию. Нас, кентавров, не много, мы стараемся сохранить и оградить от несчастий наш род. И поддержка друг друга – самое малое, что мы можем для этого сделать. Если любому кентавру потребуется помощь, вся община встанет на его защиту. Люди же спокойно оставляют в беде даже самых близких. На любую подлость и гнусность способны. Детей, и тех чужим людям порой подбрасывают…
Я споткнулась и чуть не сшибла маленького худого дедка, который, вывернувшись из-под копыт, тут же напустился на травника.
– Ах ты пень слепоглазый! Куда кобылу-то ведешь, не видишь! Тут люди стоят!
Я, давясь от смеха, с высоты своего роста потрепала деда по плечу.
– Ой простите, дедушка, я нечаянно.
Дедок шарахнулся по второму разу. Плюхнулся в пыль на пятую точку и, наконец-то, меня разглядел.
– Ох! Девка! Дыть нельзя же пугать так! У меня возраст ужо! Карачун не ровен час схватит!
– Дед, а что случилось-то? – встрял в разговор Грай, кивая на собравшуюся толпу.
– А-а-а! Дыть у Соловихи беда в доме, – дедок поднялся, отряхиваясь, – мужа волки задрали! Третьего дня как в Круж ушел и с концами. Она уж и на корчму грешила, и у свояка думала остался. А тут мужики с ярмарки возвращались и куртку в кустах нашли. Вся в кровищи! Дыра на дыре, видать самого-то в лес сволокли и сожрали! Совсем озверели последнее время! Ночью вокруг селища бродят, овец средь бела дня таскают. Корову вон, недавно в общинном стаде задрали. Даже собак пастуховых не испугались. И ведь лето! А что зимой будет? В дома начнут ломиться!? Страсть!
Словоохотливый дедок выложил нам все догадки по поводу волчьего поведения, все местные новости и свое отношение к ним, идеи по поводу грядущей зимы и сбора урожая.
– А в лесу какие-то разбойники странные появились, народец не грабят. Двоих наших тут остановили, и про чужих в деревне вызнавали. Ищут ковой-то. А еще магика, говорят, у Кружа видели. А Глошка-то, кузнецова дочка, видать, с городским снюхалась, все лыжи в столицу вострит. Вот чует мое сердце, попортит он девку! Ей бесстыдной только задом вертеть, не подумавши! . А еще…
Кое-как выловив в словесном потоке расположение корчмы и направление на тракт, мы вежливо попрощались. Дедка уже разобрало и, кажется, нашего ухода он даже не заметил. В спину неслось: 'И налог в осень, говорят, больше будет. Совсем народ обобрать решили! А молодежь-то как распустилась…»